ними. Они рассказали ему обо всем произошедшем, и как я поддержал честь Роты, какую Гвардеец Кардинала осмелился нагло атаковать без всякого данного ему повода. Месье де Тревиль был обрадован, что я его так славно покарал, а узнав о еще двоих, пожелавших его защищать и отделавшихся ранами, он послал просить Месье Герцога де ла Тремуя не давать убежища людям, выказавшим себя столь недостойными в поступках. Он даже потребовал его правосудия за вылазку его людей, предпринятую против нас. Месье де ла Тремуй, предупрежденный его оруженосцем, прислал сказать в свою очередь, что жаловаться надлежит ему, а не Мушкетерам – убив перед его дверью Гвардейца Месье Кардинала, родственника одного из его главных слуг, они хотели поджечь дверь; они еще и ранили двух других особ, пожелавших их разнять – таким образом, если он не накажет главарей этого беспорядка, больше никто не будет в безопасности в собственном доме.
Месье де Тревиль, выслушав, в какой манере разговаривал этот оруженосец, сказал ему, что его мэтр не должен был бы его слушать и верить тому, кто слишком заинтересован в этом деле; он же прекрасно знает, как все произошло, и люди, чье слово стоит его собственного, были тому свидетелями и все ему рассказали. Он тотчас направился к Герцогу и взял меня с собой. Он опасался, как бы Герцог не позволил обманывать себя и дальше, а потом не настроил разум Его Величества, пересказав ему дело совершенно иначе, чем оно было на самом деле. Он боялся к тому же, как бы к Королю, предупрежденному таким способом, не явился бы еще на осаду и Месье Кардинал и окончательно не захлопнул бы дверь всему, что могло бы быть сказано после него. Его Величество обладал таким изъяном, стоило его один раз предубедить, и ничто уже не было более трудным, как его в этом разубедить. Скорее, чем идти к Герцогу, Месье де Тревилю было бы лучше самому отыскать Короля и предупредить его первым. Это был бы выигрышный удар партии, но Его Величество, к несчастью, отправился с утра на охоту, и он не знал, в какую сторону. В самом деле, хотя накануне Король говорил, что желает ехать охотиться в Версаль, он с тех пор изменил намерение и выехал через ворота Сен-Мартен.
Морис Лелуар. Из иллюстраций к «Трём мушкетёрам»
Месье Герцог де ла Тремуй принял Месье де Тревиля довольно холодно и сказал ему в моем присутствии, что он ему советует еще раз, как добрый друг, покарать тех из его Мушкетеров, кто оказались виновниками убийства, кто были в это замешаны, поскольку дело на этом не остановится. Месье Кардинал уже о нем извещен, и Кавуа, Капитан-Лейтенант его пеших Мушкетеров, мгновение назад был у него и молил от имени Его Преосвященства присоединиться к нему, чтобы потребовать удовлетворения за общее оскорбление, нанесенное им обоим. Кавуа еще сказал ему, – если Гвардеец этого Министра был ранен, то его собственный дом чуть было не сожгли, и что одно было, по меньшей мере, столь же оскорбительно, как другое – потому что часто предпринимают ссору против человека, не задумываясь о мэтре, кому он принадлежит, но нельзя вознамериться сжечь дом, не задумавшись о том, кто этим будет оскорблен, даже если в результате не произошло никакого убытка.
Тактика Месье де Тревиля
Месье де Тревиль, кто был человеком рассудительным, позволил ему выговориться, постаравшись уяснить, что у того было на сердце; но увидев Герцога замолчавшим, он у него спросил, как если бы раздумывал над сказанным ему, как тот человек – серьезно ранен? Месье де ла Тремуй ответил ему, что боятся за его жизнь, удар шпаги, нанесенный по корпусу, пробил ему легкие; первым же делом ему посоветовали подумать о душе, потому что он был между жизнью и смертью. Месье де Тревиль спросил его, не сам ли умирающий сказал ему, каким манером он был ранен, и Герцог чистосердечно согласился, что рассказчиком был не он, но один из тех, кто прибежал ему на помощь. Месье де Тревиль попросил его соизволить проводить его в комнату раненого, дабы, пока он еще в состоянии сказать правду, они могли бы выслушать ее из его собственных уст. Он сказал ему, что это послужит возданию Гвардейцу быстрой и полной справедливости, если окажется, что он был оскорблен, но также, если окажется, что он был нападавшим, как он слышал от Мушкетеров, это послужит к оправданию несчастных, лишь ответивших на обиду, ведь они не могли ее стерпеть, не потеряв их честь.
Герцог, кто был довольно добрым человеком, и кто не особенно заботился обхаживанием Кардинала, которого он видел очень редко, так же, впрочем, как и Короля, не мог найти возражений на эту просьбу. Он отправился вместе с Месье де Тревилем в комнату раненого, а я не захотел за ними туда следовать, из страха, как бы не принести ему горя, если он меня увидит, меня, кто привел его в это жалкое состояние. Герцог не успел задать ему вопрос, как он признал свою вину и рассказал, как все произошло. Герцог был страшно удивлен, когда услышал его рассказ в таком виде и, в то же время вызвав к себе того, кто изложил ему все навыворот, он приказал ему покинуть его дом и никогда не являться ему на глаза, поскольку он был способен его обмануть.
Месье де Тревиль, очень довольный своим визитом, возвратился к себе, где мы и отобедали: Атос, Портос, Арамис и я, так, как он нам и предлагал прежде. Хотя собралась такая бодрая славная компания, и нас было восемнадцать за столом, там не разговаривали почти ни о чем другом, как о моих двух битвах. Не было никого, кто не воздал бы мне больших почестей, что может слишком вскружить голову молодому человеку, у кого уже было в себе самом довольно гонору, чтобы поверить, будто он и вправду чего-нибудь стоит. Когда мы отобедали, все уселись играть в «ланскене»; у меня достаточно чесались руки, чтобы сделать, как остальные, если бы мой карман был потуже набит; но мои родители заклинали меня перед отъездом бежать от игры, как от подводных камней, она губит большинство молодежи; я так твердо держался настороже, не только на этот раз, против моей собственной склонности, но еще и при всех других обстоятельствах, когда меня пробирал тот же зуд, что, какими бы ни были соблазны, я поддавался им только в крайне ограниченных
